Павел Коньков
В образованных слоях российского общества весть о смерти Александра Сергеевича Пушкина стала главной новостью конца января и начала февраля 1837 г. Ей отводилось особое место и в письмах Николая I [1] и в дневнике саратовского гимназиста [2]. Таких откликов найдено и опубликовано много, после публикаций, предпринятых пушкиноведами за 100 с лишним лет, кажется, что обнаружение новых маловероятно. Впрочем, письма, о которых пойдет речь, давно были опубликованы и пролежали на виду у всех более 100 лет. В 1909 г., во втором томе “Архива Раевских”, были опубликованы полные тексты написанных на французском языке писем генерала Н. Н. Раевского, владельца имения Тессели (близ Фороса) и баронессы Юлии де Беркгейм, проживавшей в Кореизе. По сведениям, полученным в ИРЛИ РАН (Пушкинский дом), публикации этих писем были только на французском языке, в настоящей статье выдержки из писем, связанные со смертью А. С. Пушкина, публикуются на русском языке.
Генерал Николай Николаевич Раевский (1801–1843) — близкий друг Пушкина с лицейских времен [3], много лет с ним тесно связанный, оказавший когда-то поэту до сих пор не установленные но важные и вечно незабвенные для него услуги [4]. Семья Раевских сыграла очень существенную роль в молодые годы Пушкина, вместе с ними он совершил путешествие по Кавказу и Крыму, среди них он провел счастливейшие минуты жизни. Впоследствии поэт оказывал посильную помощь Раевским, в том числе и Н. Н. Раевскому, который в 1832 г. пытался попасть на прием к царю. Вследствие служебных неприятностей, Н. Н. Раевский в середине 30-х годов, до осени 1837 г., почти безвыездно жил в Тессели [5]. Там он занимался имением, парком, участвовал в создании Российского общества любителей садоводства [6]. Положение опального и несчастья, сыпавшиеся одно за другим на семью Раевских, сказывались на его душевном состоянии и взаимоотношениях со знакомыми, судя по некоторым фразам в письмах, которые писала ему Ю. де Беркгейм.
Баронесса Юлия де Беркгейм (ок. 1782 – ок. 1866) — дочь Варвары Крюденер — известной в начале XIX в. мистички. Вместе с матерью она путешествовала по Европе, активно участвуя в ее миссионерской и благотворительной деятельности. Среди последователей Крюденер она встретила и своего будущего мужа — барона Ф. Х. де Беркгейма (1775–1836). После того, как Крюденер с семьей и последователями была водворена в пределы России, Ю. де Беркгейм познакомилась в Петербурге с княгиней Анной Сергеевной Голицыной (1779–1838), сторонницей учения Крюденер. Вскоре Ю. де Беркгейм оставила мужа под влиянием княгини, и была неразлучна с Голицыной, пока смерть не разлучила их. В Крым Ю. де Беркгейм приехала в 1824 г., вместе с матерью, в составе большой религиозно-мистической колонии, которая по инициативе А. С. Голицыной должна была обосноваться в Крыму. Местом колонии был выбран Кореиз, где Ю. де Беркгейм жила до конца 30-х гг. XIX в.
Кореизское имение А. С. Голицыной было своего рода салоном Южнобережья. Голицына и Беркгейм поддерживали отношения со всеми южнобережными помещиками, всех принимали у себя, подолгу жили у тех, кто нуждался в их помощи. Благодаря обширной корреспонденции, Голицына и Беркгейм всегда были в курсе важнейших событий в России и Европе [7]. В письмах к Н. Н. Раевскому они пытаются морально поддержать его в трудный период, не дать замкнуться в собственных переживаниях. Несколько писем содержат сведения о Пушкине.
Напомню, что в печати, было только сообщение о смерти, но ни слова о том, что Пушкин был смертельно ранен на дуэли [8]. В связи с этим еще более интересна переписка южнобережных жителей, отрезанных зимой от России: как скоро узнали в Крыму о смерти Александра Сергеевича Пушкина, что именно узнали, как они восприняли это известие. Анализ текстов также поможет многое понять в их мировоззрении и мировосприятии.
Как выясняется из писем, Ю. де Беркгейм не была лично знакома с Пушкиным, и не знала, что Н. Н. Раевский был его другом. Просто она начала очередное письмо с важнейшей на ее взгляд новости.
Баронесса Ю. де Беркгейм — Н. Н. Раевскому [9].
Середина февраля 1837 г., Кореиз
Одесса взбудоражена слухами о смерти поэта Пушкина. Император необыкновенно великодушен к несчастной вдове и сиротам, говорят, что муж, умирая, во всеуслышание провозгласил невиновность своей жены, он был оправдан; нечего более желать, чем получить это из Его рук. Очень печальное событие. Мы не имеем деталей этой ужасной и печальной дуэли, но нам писали недавно из Петербурга, что один французский офицер из полка конной гвардии, по имени Дантес был любовником мадам П[ушкиной], и что его (то есть Пушкина — П. К.) внимание было привлечено с помощью анонимного письма, достаточно пошлого и злого.
В момент, когда Пушкин получил этот пакет, Дантес был с его женой. Взбешенный, он вошел в другую комнату, и предложил дуэль. Тот ему говорит, что он любовник сестры мадам Пушкиной. Пушкин у него спросил — которой, Дантес застигнутый врасплох, ответил, что старшей. Тогда Пушкин вывел его в салон и провозгласил своей невестке слова Дантеса. Это привело в большое удивление все общество!
Может быть, что дуэль была спровоцирована другими обстоятельствами. Эта новость меня огорчила, это большой талант, жертва маленьких страстей и более того,— дурной шутки [10].
Видимо из этих строк Н. Н. Раевский узнал о смерти друга. Далее в письме передаются новости о знакомых, размышления баронессы о переживаниях, тяготивших в то время Н. Н. Раевского, а в конце того же письма добавлено:
«Вот что еще написали мадам Потемкиной [11] о Пушкине и что она только что нам сообщила. Он был смертельно ранен во время дуэли с Дантесом. После этого он прожил еще 24 часа, не теряя сознания и помирился со своею женой. Дантес после своего брака с сестрой жены Пушкина по-прежнему продолжал ухаживать за мадам Пушкиной, муж потерял терпение, написал Дантесу угрожающее письмо и на следующий день произошел поединок» [12].
К сожалению, Н. Н. Раевский не оставлял ни копий ни черновиков своих писем, поэтому неизвестно, что он написал в ответ Ю. де Беркгейм. А судя по следующему письму баронессы, он сообщал интересные сведения, несомненно ценные для характеристики отношения Раевского к Пушкину. Особенно учитывая скудные остатки переписки друзей, которыми сейчас располагают исследователи.
Баронесса Ю. де Беркгейм — Н. Н. Раевскому.
Конец февраля — начало марта 1837 г. Артек
…Если вы были огорчены смертью Пушкина, то я, не будучи знакома с ним, испытала настоящую скорбь, которая не оставляет меня все эти дни. То, что вы мне пишете о нем, меня живо интересует, я сожалею об этой душе и полагаю, что ее страдания были крещением. Действующие лица этой печальной драмы не виновны, виноваты лишь силы зла, которые не имели иного интереса, кроме как навредить. Все эти дни я находилась под влиянием чувств грусти, которую этот ход событий не изменил; однако я хотела бы послать вам несколько слов утешения, но утешает сама возможность писать доверительно, и в этом смысле ваше письмо меня порадовало. Я не знала, что вы были близко связаны с Пушкиным. У меня нет иных подробностей о нем, кроме того, что Император был великодушен и добр по отношению к вдове. Пушкин помирился со своей женой, он ничего не хотел принимать кроме как из ее рук. Обвиняют приемного отца Дантеса в дурных поступках, говорят также, что домогательства Дантеса не прекращались и сама мадам Пушкина предупредила об этом своего мужа. Он потребовал, чтобы она носила траур два года и удалилась в деревню подальше от Петербурга. Это нам рассказала Александрина [13].
Прошел почти месяц. Почему-то только в марте, явно преодолевая внутреннее сопротивление, Н. Н. Раевский пишет очень короткое и наверняка не соответствующее душевным переживаниям письмо.
Н. Н. Раевский — Сергею Львовичу Пушкину.
5 марта 1837 г. Севастополь
Сударь
Я только только что узнал о поразившем вас несчастье. Я не могу предложить вам иного утешения, кроме как разделить ваше горе. Ради Бога, сообщите мне о вас, об Александре, о его семье [14].— Я в полном неведении обо всем, что случилось. Мой адрес в Севастополе, в Крыму.
Имею честь приветствовать вас с самым глубоким уважением и с совершеннейшим почтением.
5 марта 1837.
Н. Раевский [15].
Баронесса Беркгейм продолжала передавать Раевскому все сведения, полученные ею в связи со смертью Пушкина.
Баронесса Ю. де Беркгейм — Н. Н. Раевскому.
Март 1837 г. Кореиз
…Вот еще что пишут из Петербурга о Пушкине. Говорят, будто бы в присутствии нескольких лиц он объявил свою жену невинной во всем этом деле и чистой как божий день. Говорят, что она почти лишилась чувств в этот момент и что ее полуобморочное состояние внушало опасения за нее. Дантеса осудили; говорят, будто бы он должен быть исключен из службы и выслан за границу. Его приемный отец уезжает; поведение обоих сильно порицают [16].
В одном из последующих писем, рассуждая о силах добра и зла, Юлия Беркгейм вновь обращается к трагической судьбе Пушкина:
Баронесса Ю. де Беркгейм — Н. Н. Раевскому.
Март-апрель 1837 г. Кореиз
…Дорогой мой, я ничуть не верю в злое существо, я ничуть не верю, что оно существует, говорят, что ваш брат злой? Я в это не верю, сознание во власти дурных страстей — вот во что я верю. Я хотела бы знать его (Александра Раевского — П. К.), я хотела бы знать Пушкина, возвысить его до возвышенного состояния Христианина, помочь ему постигнуть власть, исходящую свыше, счастье служить Высшему Существу, которому нам надлежит повиноваться… [17]
Эти строки завершают тему смерти А. С. Пушкина в переписке Ю. де Беркгейм и Н. Н. Раевского. Очевидно, что она не содержит новых деталей драмы, сведения вполне соответствуют тем, которые известны из откликов других современников. Характер сведений также весьма показателен — если даже в Петербурге, лица из близкого окружения Пушкина, передавали несуразные детали и сценарии происходящего, то в провинцию проникала самая причудливая смесь действительных, совмещенных и вымышленных событий. Письмо Н. Н. Раевского, которое могло содержать драгоценные для нас сведения, пока не найдено. Сообщенные материалы важны скорее для наших представлений о русском дворянстве, проживавшем на Южном берегу Крыма в 30-х гг. XIX в. Это первые, доступные нам, отклики на смерть А. С. Пушкина современников-крымчан; до сих пор крымские исследователи располагали только отзывами современников, живших в других регионах России.
Есть еще один, очень интересный нюанс. Баронесса Беркгейм родилась и большую часть жизни провела в Европе; вряд ли она знала русский язык, во всяком случае настолько, чтобы оценить Пушкина как русского поэта. Более вероятно, что она — человек образованный — знала о его популярности, как по свидетельству современников знали Пушкина в Европе [18]. Вероятно, она знала и о том, что Пушкин в “Евгении Онегине” называет прелестным роман ее матери — “Валерия” [19]. Экземпляр романа, принадлежавший Крюденер, хранился у Ю. де Беркгейм в Кореизе, она им очень дорожила, лишь время от времени высылала Н. Н. Раевскому [20]. Возможно, что именно ощущение связи с Пушкиным через его творчество и творчество матери, были причиной “настоящей скорби”, испытанной Ю. де Беркгейм.
Примечания
1 Муза Е. В., Сезман Д. В. Неизвестное письмо Николая I о дуэли и смерти Пушкина // Временник Пушкинской комиссии. 1962.— М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1963.— С. 39.
2 [Артемьев А. И. Из дневника] // Пушкин, Лермонтов, Гоголь.— М.: Изд-во АН СССР, 1952.— С. 141–142.— (Литературное наследство. Т. 58).
3 Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина. 1799–1826 / Сост. М. А. Цявловский.— Изд. 2-е, испр. и доп.— Л.: Наука, 1991.— С. 84.
4 Пушкин А. С. Полн. собр. соч. В 16 т. Т. 13.— М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949.— С. 17.
5 По сведениям Б. Л. Модзалевского после того, как 14 марта 1833 г. был снова «зачислен по кавалерии», но 28 августа того же года Пушкин и Раевский встречались в Москве. Самые ранние из сохранившихся в архиве Раевских письма А. С. Голицыной и Ю. де Беркгейм к Н. Н. Раевскому датированы начиная с декабря 1834 г.
6 Архив Раевских. В 5 т. Т. 2.— СПб., 1909.— С. 265.
7 Обзор писем, ярко характеризующих дворянский круг крымского Южнобережья, который в силу обстоятельств стал и кругом Н. Н. Раевского, был сделан автором статьи на конференции “Пилигримы Крыма-99” 1 октября 1999 г.
8 Некролог, подписанный Л. Якубовичем, опубликован в “Северной пчеле” № 24 от 30 января 1837; краткое сообщение поместила газета ”Санкт-Петербургские ведомости” в № 25 от 31 января.
9 В целях экономии места приводится только перевод, желающие ознакомиться с французским оригиналом, могут обратиться к публикации в “Архиве Раевских”.
10 Архив Раевских. В 5 т. Т. 2.— СПб., 1909.— С. 323. (Перевод М. Гусева).
11 Потемкина Татьяна Борисовна, урожденная Голицына (1801—1869) статс-дама, известная своей филантропической деятельностью и религиозностью. Владелица имения Артек. Зиму 1836–1837 гг. провела в Артеке.
12 Архив Раевских. В 5 т. Т. 2.— СПб., 1909.— С. 328. (Перевод Т. М. Фадеевой).
13 Архив Раевских. В 5 т. Т. 2.— СПб., 1909.— С. 330. (Перевод Т. М. Фадеевой). Александрина — княгиня Александра Борисовна Мещерская, урожденная княжна Голицына (1798–1878) — сестра Татьяны Борисовны Потемкиной, неожиданно приехавшая в это время из Петербурга в Артек.
14 С. Л. Пушкин ответил Н. Н. Раевскому письмом от 20-го апреля.
15 Архив Раевских. В 5 т. Т. 2.— СПб., 1909.— С. 332. (Перевод Т. М. Фадеевой).
16 Архив Раевских. В 5 т. Т. 2.— СПб., 1909.— С. 333–334. (Перевод Т. М. Фадеевой).
17 Архив Раевских. В 5 т. Т. 2.— СПб., 1909.— С. 339. (Перевод Т. М. Фадеевой).
18 Из письма А. И. Тургенева П. А. Вяземскому. Киссинген, 4 августа 1837 г.: “Удивительно, как слава Пушкина универсаливизировалась в Европе: почти нет порядочного, образованного человека, из встреченных мной здесь, в Галле, в Берлине и пр., который бы не спросил меня о нем, не пожалел о нашей потере”. См.: Пушкин, Лермонтов, Гоголь.— М.: Изд-во АН СССР, 1952.— С. 148.— (Литературное наследство. Т. 58).
19 См. об этом: Граф Библио. Sic transit… Баронесса Крюденер и Этерия // Понтос Эвксинос.— 1999.— № 3.— С. 11.
20 Архив Раевских. В 5 т. Т. 2.— СПб., 1909.— С. 306, 325.
Павел КОНЬКОВ 